Фильм «Легенда №17»: Лёд, кино и чёлки
Требовать от байопика исторической правды немножко нелепо – это не кинохроника, не архивный выпуск новостей.
Но именно тут как выходит – не то чтоб Николай Лебедев как-то приукрасил историческую действительность ради красивого кадра, придумал грандиозные события на скромной почве. Нет, советской хоккейной историей он скорее воспользовался не до конца, сделал площе и проще, чего ужасно жаль.
И обидно это не из-за патриотизма, не из любви к исторической правде. Что там, родившись в следующем десятилетии после легендарных матчей СССР – Канада и будучи вне хоккейного контекста, мне сложно воевать за какую бы то ни было достоверность. Странно вот что – что история о мужестве отчаянных парней действительно удивительная, что в ней много настоящих фактов, которые могли бы сыграть в фильме, но прошли мимо, оставив, например, от Третьяка –только удивленное лицо во вратарской маске, а от истории о беспрецедентной встрече двух команд-звёзд – конфликт спортивных и кабинетных чиновников.
Да и те реальные события, что Лебедев берёт в свой фильм, он раскручивает не до конца. Например, журналист, который перед канадским матчем восклицает, что в случае победы советской сборной съест свою статью (это есть в фильме) – действительно пришёл в раздевалку наших хоккеистов и съел свою газету с борщом. Но на это Лебедеву не хватило времени, зато хватило на то, чтобы показать впечатляющие дельты Козловского в душе или вот как он к девушке со стихами по пожарной лестнице лезет.
Вообще, с чистотой жанра тут чехарда, и это не тот случай, когда она на пользу. Самого байопика как такового – с тем, как и из каких событий конструируется личность главного героя – из «Легенды №17» не получается. Харламов Лебедева колобком поочередно ускользает то от мамы, то от девушки, то от чекистов, то от вербовки за границу, то от больничного расписания – а прежде всего от зрителя. Самая яркая характерная сцена, доставшаяся Козловскому – это раскачивание на тросе между двумя трубами ТЭЦ как главный мотивационный момент фильма (не спрашивайте).
Немного сильнее Лебедев играет на поле спортивной драмы - когда он сосредоточивается на хоккее, кино оживает, из-под конька начинает искрить. Таких настоящих, спортивных, эмоциональных сцен во второй половине фильма достаточно, но и с ними случается проруха. Вот в кадре появляется Меньшиков, прекрасный, как всегда, но исполняющий шаманский обряд (ага) – и тут уже ничего не остается, как всплеснуть руками и процитировать: нет, такой хоккей нам не нужен.
И если попытаться выделить главное настроение фильма, то получается интересно – это не ностальгия по советскому прошлому – никакой сверхромантизации тут нет. Это и не советофобия – «кровавая гэбня», например, тут скорее беспомощна, а предопределенность спортивных матчей – не изобретение СССР. Главное настроение тут – надежда на чудо: на пьяного колдуна с палкой, на смелого тореро, на то, что сломанная нога соберётся и зарастёт сама по себе. Наверное, это вполне можно отнести к текущему общественно-политическому моменту, но мы тут всё же о другом.
Резюме: фильм, в котором есть немного хорошего, зрелищного спорта и много плохо склеенных романтических и прочих конфликтов. И ещё дельты Козловского, конечно.
